Без границ

Музыкант всемирно известного «Терем-квартета» Андрей Константинов в интервью газете «Ди Вох» о музыке, авторитетах, Петербурге и Сергее Шнурове

– Андрей, «Терем-квартет» переиграл многих композиторов – от Баха до современников. Есть ли у вас композитор или произведение, на которое наложено табу? То есть аранжировать его вы не будете никогда.

– Композиторов точно нет. Вообще, табу – это некий закон, некая граница. Мы стараемся жить без границ. И критерием для нас всегда является внутреннее желание сыграть именно эту музыку. Скорее всего, мы стараемся выбирать то, что подходит под наше сердце и под наши инструменты. Сыграть можно всё, но одна музыка ложится на инструмент, а другая сопротивляется. В жизни приходилось играть и что-то немелодичное, и что-то ультра-современное, что идёт поперек природы инструмента. Нам не нравится играть «безобразную» музыку – ту, которая без образов, или ту, в которой мы сами не понимаем, что хотел сказать композитор.

– Слово «квартет» в названии ограничивает ваши возможности и желания? Не было соблазна взять в коллектив, к примеру, балалаечника или музыканта, играющего на свирели?

– У нас главное слово «терем». А в терем, как известно, всегда можно кого-то пригласить в гости. Поэтому наш «Терем» то расширяется, то уменьшается. Живёт своей жизнью. Главное в нём – гармоничное соединение разных личностей, характеров, мелодий, стилей...

«Терем-квартет» – музыкальный коллектив русских народных инструментов из Санкт-Петербурга, исполняющий музыку в стиле классический кроссовер. В этом году коллектив отмечает своё 30-летие.

Репертуар «Терема» включает свыше двухсот композиций. Это оригинальные обработки классических произведений, а также множество пьес, возникших в результате коллективного творчества. По мнению критиков, ансамбль создал свой уникальный «Терем-стиль», в котором органично сочетаются классика и фольклор, джаз и популярная музыка, академизм и демократичность, виртуозный блеск и тонкий юмор, театральность и импровизационность.«Терем-квартет» дал более 2500 концертов и выступил более чем в 60 странах. В состав квартета в настоящее время входят: Андрей Константинов – малая домра, Андрей Смирнов – баян, Владимир Кудрявцев – контрабас, Алексей Барщёв – домра-альт.

– Дальневосточный пианист Сергей Айзенштадт в интервью нашей газете на вопрос об его отношении к адаптации классической музыки сказал, что, если это делать «вкусно», как «Терем-квартет», то он только за. Кто ещё, на ваш взгляд, «вкусно» адаптирует классику?

– Таких музыкантов довольно много. Мы одни из первых, кто организовал конкурс в стиле «терем-кроссовер». Откликнулось очень много музыкантов со всего мира. Более 20 стран заявились на первый конкурс. И таких конкурсов прошло четыре. Это говорит о том, что в мире накопилось множество ансамблей, которые находятся вне жанра, вне стилей, которые играют смешанную музыку. Накопилась потребность показать себя. В России кроссоверы – это замечательный квартет «Чёрный квадрат»; вокальная группа «Бродвей»; Дмитрий Янковский и NeoClassiс; есть странный по составу ансамбль Subtilu-Z из Прибалтики, который очень органичен в своем стиле; японский «Хиде-хиде», завоевавший первую премию на первом конкурсе...

Критериев, по которым их можно оценивать, мало, поэтому на конкурс мы приглашали мировых авторитетов в жанре кроссовер: Томаса Брумана, Ясухиро Кобаяши, Игоря Бутмана, Йоррика Бенуа и других российских и зарубежных музыкантов, которые любят интересные проекты.

– Есть ли особенности у русского кроссовера?

– Компания Йоррика Бенуа RUN PRODUCTIONS заказывала нам две программы: «Русский Шуберт» и My Bach. Хоть мы и работали по заказу, но легло! Нам пришлось перебрать много музыки – и у Баха, и у Шуберта, но то, что отобралось, легло гениально! Эти программы нам нравятся! В чём секрет? В том, что мы не глумимся, не работаем, как хирурги, что-то вырезая и только снимая сливки с произведения. В основном исполнители кроссовера добавляют ритм, бит, драйв – и получается как-то не очень, потому что ничего другого они не добавляют. Настоящий кроссовер – это когда известные мелодии, взятые из воздуха, помещают в другой контекст. Тогда появляются новые смыслы, появляется игра этими смыслами, это вызывает у зрителя поток своих ассоциаций – и он становится участником процесса. В этом и состоит главный смысл того, чем мы занимаемся. Питер Гэбриэл как-то давно назвал это «теремизмом». Только потом появилось слово «кроссовер», и нашу музыку начали называть классическим или русским кроссовером. Это понятие сейчас становится очень важным. На наш взгляд, кроссовер – это, прежде всего, езда. Если основные стили в музыке – это основные дорожные магистрали, то играть кроссовер – это ездить между ними, используя все стили для достижения цели. И это очень быстрая езда, потому что соображать надо быстро, картинки меняются быстро. У нас в композиции ничего не застаивается, всё развивается динамично, идёт вперёд. Это кураж. Ты находишься в музыкальном потоке и одновременно наблюдаешь со стороны. Ты можешь играть образами, мыслями, которые заложены... Это тотальная открытость. Готовность открыться любому встречному до изнанки души. Как исповедь в поезде.

Другая особенность русского кроссовера – это любовь. Любовь ко всему. Это отношение очень интересно, потому что оно отменяет авторитеты. Когда любишь, авторитета нет, ты уже повинуешься другим мотивам. Отсюда идёт любовная работа с композиторами, когда мы позволяем себе делать то, что мы хотим. Мы любим Чайковского, Баха, Шуберта, и мы уверены, что те изменения, которые мы делаем, – это очень хорошо. И для композитора тоже. Если ты делаешь с любовью, ты не руководствуешься правилами. Вообще-то в основе обучения музыке лежит авторитет композитора. Учат всегда как? Раскрыть замысел композитора. Это одна дорога. Мы идём другой. Мы берём музыку, которая звучит в воздухе, которая нас трогает, вызывает какую-то ассоциацию, и эту ассоциацию развиваем.

– Сегодня вы коллектив, который по праву называют визитной карточкой страны. А в начале карьеры «Терему» не доставалось от критиков и коллег по цеху?

– Нам как-то везло. Нас критиковали только за то, что у нас не было авторитетов. Кто критикует, тот где-то в тени находится. В консерватории, когда мы начинали играть что-то необыкновенное, нас называли шайкой-мулькой. Но это шло от преподавателей среднего возраста, тех, кто привык жить в устоявшемся мире. А педагоги старшего поколения, наши профессора – Иван Иванович Шитенков, Валерий Николаевич Тихов и Александр Борисович Шалов – наоборот затаскивали нас к себе в аудиторию, чтобы мы им играли. Они живые музыканты! Они в 30-40-е годы играли современную музыку: и фокстроты, и вальсы... И они почувствовали в нас это интересное неследование правилам, которые они же нам и преподают. Следование правилам делает народные инструменты академическими, и это ужасно! Академизм и живое исполнение – несовместимы! Академия – это свод правил, а живое исполнение это поток, который тебя несёт.

– Известный музыкант, культуролог Михаил Казиник предложил пустить его в армию и школу, чтобы научить всех слушать музыку. Вам не хватает в России подготовленных слушателей?

– Безусловно. У зрителей понижаются критерии оценки, тенденция такая есть, она развивается. 30–40 лет назад на концерты ходили слушать интерпретации произведений, сейчас просто идут на исполнителя и уже никаких интерпретаций не различают. Общий культурный уровень людей, ходящих на концерты, понижается. Но это связано с глобальными процессами. С тем, что количество информации повышается, а её качество ухудшается. И главная проблема в том, что всё образование построено на зубрёжке, на натаскивании, опять же на академии... Старые правила сейчас перестают действовать. Надо уметь работать с информацией, уметь выбирать важное для себя, уметь анализировать не только умом, но и сердцем. Пушкин когда-то выдал рецепт: что бы ты ни писал, надо писать занимательно. И хотя это правило относилось к литературе, его можно применить к любой сфере, в том числе и к музыке. Надо быть интересным слушателям, что бы ты ни играл, какие бы мысли ни вкладывал – и тогда больший круг людей на это среагирует. Мы с самого начала интуитивно пришли к пониманию, что надо заботиться о картинах, ассоциациях, которые будут возникать у зрителей. И отсюда эта «картинность» нашей музыки. За каждым эпизодом стоит некая картинка, которую мы представляем, описываем её и именно так и делаем аранжировки.

– Вы играли со многими известными музыкантами и коллективами. А были случаи, когда сотрудничество не получилось из-за несовпадения формата?

– Конечно, такие моменты бывали. Но внутреннее уважение мы встречали у всех. Для музыкантов встреча – это всегда взаимное обогащение. Это как интересный собеседник. К примеру, Юрий Шевчук. Мы с ним выступали несколько раз на очень престижных площадках. Мы не играли песни Шевчука, мы создавали нечто третье. Ему это нравится – он открывает себя нового. Но что мешает? Он говорит: «С вами я чувствую себя певцом». Это очень точно сформулировано. Он – Юрий Шевчук! Имидж, который он заработал своей жизнью, своим творчеством, нарушается. То же самое было с Дианой Арбениной («Ночные снайперы – прим. авт.), Сергеем Чиграковым («Чиж и К°»), Фёдором Чистяковым («Ноль»)... Они все очень уважительно к нам относятся. Арбенина сначала загорелась проектом, несколько месяцев думала, решалась, потом отказалась. Они просто не хотят себя терять. Более-менее у нас получилась работа с Сергеем Шнуровым (Шнур). Он отрывной человек, безбашенный, безграничный – и в этом смысле мы с ним сходимся. Он не боится менять свой образ, потому что он у него ещё в развитии. У других он уже устоялся, и они им дорожат. Лет пять назад мы делали с ним концерт в Юрмале. Аудитория Шнура и наша аудитория – это совершенно разные зрители. Абсолютно. Но «отдыхательно-курортное» настроение сыграло на то, чтобы концерт состоялся. Основой программы были не песни Сергея, только в конце мы сыграли пару его вещей. Он пел песню Яшки из кинофильма «Неуловимые мстители», «Журавли» Расула Гамзатова, ещё какие-то песни... Супер прошла программа. Но, когда мы начали играть его шлягеры, рванули к сцене его зрители. И это уже было открытие для нас – мы так не привыкли. Это было новое ощущение. Но ничей имидж не пострадал – ни его, ни наш. Это говорит о том, что музыка должна быть безграничной.

– Балетмейстер Владимир Моисеев говорил, что Москва более динамичная и подвижная, а Питер – более академичен. Ваш коллектив выбивается из академичности. Вы просто исключение или он заблуждался?

– Он абсолютно прав. В целом, так оно и есть. В то же время, именно Питер – колыбель революций. Именно питерский рок – самый известный. Рождает всё-таки Питер, Москва – использует, тиражирует. Принцип терема – это когда каждый вносит что-то своё в созидание – в Санкт-Петербурге представлен в большем масштабе. Этот город задумывался как единое целое, но создавали его множество разных архитекторов, представители разных культур – и получилось гармонично. Это и есть принцип терема: когда разные стили сочетаются друг с другом необъяснимым образом. Таких городов больше нет. Питер оказывает на людей мощное воздействие. Город непростой, но он создаёт условия, в которых хочется творить. Поэтому жить лучше в Петербурге, а работать – в Москве.

Расспрашивал Олег КОТОВ

Томас Бруман (Великобритания) – основатель международной организации WOMAD (World of Music, Arts and Dance – мир музыки, искусств и танца), арт-директор более 175 фестивалей, проведенных в 27 странах мира. Учредитель компании Real World Records. Кавалер ордена Британской империи.

Ясухиро Кобаяши – аккордеонист, известнейший музыкант Японии, автор 30 альбомов, продаваемых миллионными тиражами.

Игорь Бутман – выдающийся российский джазовый саксофонист.

Йоррик Бенуа (Франция) – основатель и директор продюсерской компании RUN PRODUCTIONS, сфера деятельности которой охватывает четыре континента.

Питер Гэбриэл – британский музыкант, вокалист, флейтист прог-рок-группы Genesis, сделал успешную сольную карьеру, был продюсером большого количества записей этноисполнителей.

http://www.gorodnabire.ru/novosti/smi/di-voch/2016/di-voch-40-6-12-oktyabrya-2016/polosa-8